Сергей Махотин
Крест Андрея Первозванного
“Я сделаю вас ловцами человеков”
Апостол Андрей! Апостол Андрей!..
Прильнув к обитым железом дверям темницы, человек в тёмном плаще раз за разом повторял шёпотом — дорогое имя. Порою чудился ему шорох за спиной, и тогда он в ужасе замирал, ожидая удара острым копьём под лопатку. Но пока всё было тихо. Даже летучие мыши не резвились в эту глухую ночь.
Наконец за дверью звякнули цепи, и знакомый голос
произнёс:
— Кто здесь?
— Я, учитель!
— Ты ли это, Симеон? Как ты проник сюда? Уходи, тебя могут убить.
— Стража спит, — горячо зашептал ученик. — На пристани ждёт корабль. Через неделю мы будем в Херсонесе. Там любят тебя, там никто не поднимет на тебя руку. Поспеши, учитель!
Внезапно стражник в десяти шагах от двери забормотал что-то во сне, заставив Симеона умолкнуть в страхе. Несколько минут учитель и ученик прислушивались к шумному сопению воина. Когда оно вновь стало равномерным, Андрей спросил негромко:
— Что ты хочешь от меня?
— Чуда! — почти воскликнул Симеон. — Сотвори чудо, учитель! Отвори темницу, избавь себя от оков, как ты избавил от них в Синопе апостола Матфея! Тебе это по силам, я знаю.
— Не кощунствуй, Симеон! — ответил — апостол. — Не ставь мне в заслугу дела Господа нашего Иисуса Христа. На всё Его воля. Пусть свершится то, что должно свершиться.
Симеон чуть ногой не топнул от досады.
— Тебя казнят завтра — вот что свершится! Неужели смерть твоя угодна Господу! Подумай, скольких язычников ты мог бы обратить в истинную веру, продлив себе жизнь.
— Ты горяч и нетерпелив, Симеон. — Голос апостола был по-прежнему спокоен и невозмутим. Но уж кто-кто, а Симеон, не один год путешествуя с учителем по свету, знал властную силу этого спокойного голоса. Голоса, заставлявшего тысячные толпы людей с трепетом внимать словам о любви к ближнему своему, о бессмысленности поклонения языческим идолам, о красоте и величии христианской веры. — Горяч и нетерпелив, — повторил апостол. — Как можешь ты судить, что угодно Господу, а что нет? Ты ведь и не ведаешь, что Он Сам, явившись мне в сновидении, направил меня в Петры. И если суждено мне в этом городе принять мученическую смерть за Христа, пусть она приумножит и укрепит славу Его в народе. Так что оставь свои суетные помыслы. Симеон. Да пребудет с тобой Господь. А теперь уходи, прошу тебя.
Ученик повиновался. С тяжёлым сердцем побрёл он прочь, едва не споткнувшись о копьё всё ещё похрапывающего стражника.
Город спал, и никто не встретился ему по дороге. И никто не видел слёз, бегущих по впалым щекам галилеянина, оказавшегося волею судьбы так далеко от родной Вифсаиды… “Блаженны плачущие, ибо они утешатся”, — произнёс про себя Андрей слова Христа.
Приход ученика растревожил его память. Прежде чем вернуться к прерванной молитве, вспомнил и он Вифсаиду. В этом небольшом городке на поросшем зеленью лавра берегу Геннисаретского озера прошло его детство. Здесь отец, многоопытный рыбарь Иона, учил его с братом Петром, как смолить лодку, чинить ветхую сеть, угадывать в озёрной глубине места, куда приплывают рыбные стаи. Здесь же, в двух часах пути от Вифсаиды, где в Геннисаретское озеро плавно втекает Иордан, услышал юный Андрей проповедь Иоанна Крестителя и принял крещение от него.
Никогда ещё не доводилось видеть Андрею таких людей, как пророк Иоанн. Носил он одежду из грубого верблюжьего волоса. Жил один в пустыне. А пищей его, как передавали, были лишь саранча да дикий мёд.
Но едва начинал этот человек говорить, глаза его загорались, величественной становилась осанка, и невозможно было без волнения внимать ему.
Говорил Иоанн, что близится Царство Небесное. Что всякий, кто ведёт жизнь неправедную, должен исправиться, иначе настигнет его страшная кара. Что уже появился на земле Христос, то есть Спаситель, и в Его лице Сам Бог сошёл на грешную землю.
Нетерпеливые слушатели спрашивали с надеждой:
— Не ты ли и есть Спаситель?
— Я недостоин, — отвечал Иоанн, — нести даже обувь Того, о Ком говорю. Я отпускаю грехи и крещу вас водою, а Тот, Кто придёт вслед за мной, будет крестить вас Духом Святым и огнём. И сгорит в огне всякое дерево, не приносящее доброго плода; и сгорит в огне солома, оставшаяся после урожая пшеницы.
Не все уразумели пророчества Иоанна Крестителя. Но у пророков ведь всегда так; смысл их речей становится понятным лишь через какое-то время.
Однажды, когда Иоанн в очередной раз крестил народ к Иордане, со стороны Назарета появился одинокий путник. Никто поначалу не обратил на него внимания. Мало ли людей приходило к Иоанну Крестителю со всей Палестины. Даже фарисеи из Иерусалима как-то пожаловали. И почти бегом возвращались обратно, уязвлённые гневной отповедью пророка.
Вдруг заметил Андрей, что, чем ближе подходил путник, тем светлее и радостней становилось лицо Иоанна. Приблизившись, незнакомец промолвил:
— Я пришёл креститься от тебя.
— Не ослышался ли я? — Голос Иоанна дрогнул от волнения. — Это мне следует принять от Тебя крещение, а не Тебе от меня.
— Не время нам пререкаться, — ответил незнакомец. — Тебе надлежит исполнить свой долг, Мне — свой.
…В тот же день поведал Иоанн своим ученикам, среди которых был и Андрей, что во время крещения увидел он, как раздвинулось небо и Дух Божий в виде голубя ниспустился на Того Человека. И услышал Иоанн голос с неба: “Сей есть Сын Мой Возлюбленный, в Котором Моё благоволение”. А назавтра Андрей с братом, как обычно, рыбачили на своей лодке, отплыв недалеко от берега. Лишь раз успели они забросить в озеро сети. В этот момент окликнул их с берега вчерашний путник:
— Оставьте своё занятие, ловцы рыбы. Идите за Мною, и Я сделаю вас ловцами человеков.
— Это Иисус Христос, о Котором я говорил тебе! — шепнул Петру Андрей. И, повернув лодку к берегу, первым вышел из неё и пошёл вслед за Спасителем.
Оттого и нарекли его среди апостолов Андреем Первозванным.
При мысли об апостолах, преданнейших учениках Христа, которых Он Сам выбрал из множества людей, с печалью подумал Андрей о брате. Его Иисус особенно выделял и любил. Где-то сейчас Пётр? Тронули ли его проповеди Слова Божиего сердца римских язычников? Где-то сейчас милые друзья Филипп, Иоанн, Иаков? Соберутся ли они вместе с другими апостолами в Иерусалиме на праздник Пятидесятницы? Будет ли вернувшимся из разных земель о чём рассказать друг другу.
Но знал Андрей, что не доведётся уже преломить с ними хлеб за одним столом. Что предстоит ему вскорости увидеть не иерусалимскую церковь, а Царство Небесное. То, что путь в это царство лежит через распятие на кресте, не пугало, а радовало. И странным казалось Андрею, что даже верный ученик его Симеон не может понять этого.
Без страха и гнева
В доме почтенного ахайского жителя Сосия всю ночь не гасла лампада. Хозяин вёл себя беспокойно. То пробовал лечь, то снова вставал, поправлял наклонившийся льняной фитиль и подливал в лампаду новую порцию оливкового масла. То и дело он торопливо подходил к небольшому окошку и, прислушиваясь, вглядывался в ночную мглу. Симеон не возвращался. Лишь свежий ветер со стороны залива с жестяным шелестом перекатывал по земле скрюченные виноградные листья.
Наконец Сосий уловил приближающиеся шаги и, дождавшись условного стука в дверь, поспешил открывать. Симеон, как и был в плаще, присел к столу и застыл в неподвижности, обхватив голову руками. Сосий уселся напротив.
— Я так и думал, что ничего не выйдет из твоей затеи, — сказал он после некоторого молчания. — Из темницы Эгеата ещё никто не мог убежать.
— Плохо ты знаешь апостола Андрея, — откликнулся Симеон. — Обратись он за помощью к Господу, был бы уже на свободе. Но он не хочет. Мне кажется, он будто бы даже и рад, что его казнят.
— Что ты говоришь, Симеон! — замахал руками Сосий. — Как можно радоваться собственной смерти?
Тот лишь вздохнул в ответ.
— Нам с тобой этого не понять, Сосий. Учитель часто ведёт себя не так, как другие люди. Помню, в Синоп иудеи натравили на него толпу бродяг. Так эти изверги и палками его били, и камнями, и почти неживого по улицам проволокли. Один из них — ты не поверишь, Сосий! — от злобы даже за палец его укусил. Как, думаешь, жителей Синопа после этого прозвали? Перстоедами — вот как!
— И поделом! — кивнул Сосий. — Ну, а дальше-то что?
— Наутро я нашёл учителя за городом. Думал похоронить его, а он оказался жив и здоров. Христос его вылечил.
— Слава Тебе, Господи! — перекрестился Сосий. А Симеон продолжал:
— Любой другой на месте апостола стряхнул бы прах Синопа с подошв и проклял этот город. Да и я уж так уговаривал учителя уйти подальше от этого проклятого места. А он захотел вернуться. И пришёл опять к тем бродягам, которым иудеи заплатили за убийство. И говорил с ними без страха и без гнева. Кончилось тем, что злодеи, а с ними и многие горожане уверовали в Христа.
— Удивительные вещи ты рассказываешь! — восхитился простодушный Сосий. — Надо же, бродяг не испугался!
— Бродяг! — усмехнулся Симеон, польщённый искренним восторгом хозяина дома. — Он даже разбойников с большой дороги не боится. Послушай, что я тебе расскажу. По пути из Иерусалима в Вифинию остановились мы однажды в селе Никеи. Не слышал о таком? Там большой есть храм во имя Пресвятой Богородицы. Апостол Андрей его основал. Но это теперь. А когда мы пришли туда, жили в селе одни язычники. И жили в великом страхе. В окрестностях орудовала шайка грабителей и убийц, и не было на них никакой управы. Прятались они в какой-то пещере, а главарь их был к тому же и сумасшедший. Бесы в него вселились. И что ты думаешь? Учитель захотел с ними поговорить. Взял да и отправился прямо в разбойничью пещеру.
— Что же ты не удержал его? — забеспокоился Сосий.
— Да разве его удержишь! — ответил Симеон с некоторой даже досадой. — Порой он как малый ребёнок. Богатой одежды не любит носить. Поесть забывает. Не приглядишь за ним, так и будет ходить голодным. Но если задумает отправиться куда-то с проповедью Слова Божиего, никакой силой его не остановишь. Ну, так вот. Явился учитель в пещеру к разбойникам. Те — за ножи, хотят убить его. Они ведь думали, что никто не знает, где их логово, а апостол Андрей сразу его нашёл. Произнёс он молитву, и вдруг раздался дикий крик в пещере: “О, Иисус, Сын Божий! Велика сила Твоя, если мы и против ученика Твоего не можем устоять!” Это бесы кричали, покидая тело разбойничьего главаря. Разбойники побросали своё оружие и упали в ноги апостолу. Семь дней он с ними провёл, наставляя на путь истинный. А на восьмой день все приняли от него святое крещение.
— И такого человека собираются казнить! — всплеснул руками Сосий. — Где же справедливость, о Господи!
— Помяни моё слово, Сосий, — сжал Симеон кулаки. — Если Эгеат не одумается, не пройдёт ему даром кровь невинного праведника. Покарает его Господь.
— Так-то оно так, — вздохнул тот. — Да ведь Андрея уже не будет с нами…
И вдруг он почувствовал, что произнесённые им слова — правда. До сего момента Сосию казалось, что всё каким-то образом уладится. Не может быть, чтобы такой необыкновенный человек, как апостол Андрей, исцеляющий безнадёжно больных, возвращающий слепым зрение, а глухим слух, не сумел помочь сам себе. Но оказалось, что о своём благополучии он заботится менее всего. Нового чуда не произойдёт.
Сосию захотелось сию же минуту что-то предпринять, побежать к дому римского наместника, разбудить его своими криками. Вдруг не окончательно ещё окаменело сердце Эгеата, и он соблаговолит выслушать своего подданного?
Тогда бы Сосий поведал, как от него, смертельно больного, отказались врачи. Но пришёл апостол Андрей и, возложив руки на больного, вернул его к жизни. Сосий напомнил бы Эгеату о его предшественнике, ахайском наместнике Лезвиосе, который тоже намеревался казнить апостола. Бог наказал его за это немотой. И лишь доброе сердце Андрея и молитва, вознесённая Христу, излечила Лезвиоса. Сосий, в конце концов, мог бы рассказать, как возликовал весь город, узнав об исцелении Максимиллы…
И тут он осёкся. Если даже исцеление Андреем супруги Эгеата не поколебало злого намерения наместника, значит, воистину дьявол движет его поступками.
“Сосий, что с тобой?” — услышал он как бы издалека голос Симеона. И обнаружил себя неподвижно стоящим на полпути к дверям.
Сосий очнулся и посмотрел на ровно горящий фитиль лампады. Хотел подлить нового масла, но и прежнего оставалось ещё довольно. Тогда он вернулся к столу, опустил голову и заплакал от собственного бессилия.
“Блаженны чистые сердцем”
Громкие голоса за дверью отвлекли Андрея от молитвы. Он поднялся с колен. Затем стряхнул на каменный пол надоевшие оковы и, толкнув дверь, вышел из темницы.
Спиной к нему возвышался во весь свой огромный рост стражник. Выставив перед собой копьё, он преграждал кому-то путь к темнице.
— Ты что, не видишь, кто перед тобой? — Голос говорящего, показался Андрею знакомым.
— Таков приказ, — отвечал воин. — Никому не велено общаться с преступником.
— Я — Стратоклис, брат Эгеата, твоего господина. А со мной — супруга его. Дай нам пройти!
— Приказ никого не пропускать к преступнику, — монотонно повторил стражник. В голове у него ещё шумело от вина, которым накануне угостил его Симеон. Ему неудержимо хотелось спать, и он больше всего на свете желал, чтобы непрошеные знатные гости ушли восвояси.
— К преступнику! — воскликнула Максимилла. — В чём же, скажи, его преступление? В том, что он творил добро, исцеляя людей? В том, что он указывал им путь в Царство Божие?
— Оставь, Максимилла, — промолвил её спутник. — Разве можно что-либо втолковать этому истукану!
— Таков приказ, — тупо пробасил стражник. Внезапно, почуяв неладное, он обернулся и чуть не выронил копьё от изумления. Узник, которого он сторожил и которого на его глазах заковали в цепи, стоял перед ним, свободный от оков. Двери, которые он сам запирал и ключи от которых хранил за поясом, были распахнуты настежь.
Стражник представил, какая участь ждёт его, если наместник утром обнаружит темницу пустой, и волосы у него встали дыбом.
Между тем Андрей, не обращая на него внимания, спросил:
— Что привело вас ко мне, Стратоклис? Стратоклис и Максимилла едва верили своим глазам.
— Святой апостол! — заговорил, придя в себя, Стратоклис. — Я беседовал только что с Эгеатом. Он непреклонен. Казнь состоится утром.
— Я знаю, — кивнул Андрей. — Но ведь нужно что-то делать! — воскликнула Максимилла.
Стратоклис приблизился к апостолу и, взглянув на стражника, находящегося попрежнему в оцепенении, зашептал:
— Народ ропщет, он не хочет твоей смерти. Одно лишь твоё слово — и начнётся мятеж. В суматохе мы освободим тебя и укроем в надёжном месте.
— А почему не убежать прямо сейчас? — предложила Максимилла. — Пока ещё стража не подняла тревогу.
— Нет, друзья, — покачал головой Андрей. — Всю жизнь я следовал путём, который указывал мне Иисус Христос. Не подобает окончить свой путь дьявольским мятежом. Когда Господь наш предан был на смерть, — разве не показал Он всем нам пример великого терпения? Разве жаловался Он на Свою участь? Потому и вы будьте спокойны и не бойтесь за меня. Бояться нужно лишь тех мук, которым нет конца. Мои же муки временны. Будьте и вы готовы к тому, чтобы через временные скорби перейти к вечной радости в Царствии Небесном.
И пока говорил Андрей, казалось, будто ровный и мягкий свет исходит от него, рассеивая ночную тьму. Уже не думалось ни Стратоклису, ни Максимилле о кровавом мятеже и дерзком побеге. Оказывается, спасение было вовсе не в этом.
Прошло не так много времени с тех пор, когда Стратоклис, любознательный юноша, увлекающийся философией, отправился в Рим, чтобы там продолжить свои занятия.
Он мечтал встретить мудрых учителей, которые бы объяснили ему смысл человеческого существования на земле. Он хотел отыскать мудрые книги, отвечающие на все вопросы о жизни и смерти.
Но книги, которые ему удавалось достать, не открыли Стратоклису ничего нового. А учителя, считавшиеся мудрецами, лишь обвиняли друг друга в невежестве и в один голос славили императора Нерона, сравнивая того с римскими богами.
И разочарованный юноша решил вернуться домой.
Перед самым отъездом разыскал его Эгеат, спешно прибывший в Рим.
— Возвращаешься, брат? Ну и правильно. Будешь мне надёжным помощником. Теперь в Ахайе я наместник императора! — Ты? — удивился Стратоклис. — Поздравляю тебя! А как же Лезвиос?
— Старик совсем с ума спятил, — усмехнулся Эгеат. — Представь, объявил себя на старости лет христианином! Нерон таких выходок не прощает. Хорошо, просто сместил его, назначив меня. А мог ведь и казнить.
“Да уж, — подумал Стратоклис. — С христианами у Нерона разговор короткий”.
— Что Максимилла? — поинтересовался он. — Здорова ли?
Эгеат оживился.
— Поверишь ли, Стратоклис, я едва не похоронил жену мою! Одолела её непонятная хворь. Лучшие целители ахайские объявили мне, что болезнь неизлечима. Угасала Максимилла на глазах, даже встать с постели уже не могла. И пришёл ко мне в дом один бедный человек. Слуги поначалу даже в дом не хотели его впускать: думали, нищий явился. Осмотрел он жену, возложил руку на её голову, и Максимилла уснула впервые за много дней. Проснувшись, попросила есть. А через день выздоровела совершенно!
— Поразительно! — воскликнул Стратоклис. — Что же это за человек? Встретиться бы с ним! Застану ли я его в Патрах, брат?
— Не горячись, — понизив голос, промолвил Эгеат. — Дело в том, что этот человек — христианин. Многих уже обратил он в свою веру. Теперь, когда сам император наделил меня властью наместника, обязан я пресечь его вредные проповеди.
— Почему же вредные? — пожал плечами Стратоклис.
— Потому что пустеют храмы наших богов. Потому что люди отказываются признавать божественность нашего императора. А это уже граничит с преступлением против империи, Стратоклис! Прошу тебя, не ищи встречи с этим человеком. И помалкивай о том, что я тебе рассказал, иначе навредишь и себе, и мне…
Эгеат задержался по своим делам в Риме, а Стратоклис вернулся в Патры. Предостережение Эгеата лишь разожгло в нём любопытство. Желание встретиться с чудесным целителем стало ещё сильнее. Особенно после того, как Максимилла призналась ему, что втайне от мужа исповедует христианскую веру.
Однажды вечером она дала знак Стратоклису следовать за ней. Накинув на себя длинные плащи с капюшонами, скрывающими лица, и петляя по узким улочкам города, никем не узнанные, они подошли к дому Сосия. Максимилла дважды негромко стукнула в дверь железным кольцом. Дверь приоткрылась, и их впустили внутрь.
В не слишком большой комнате сидели и стояли люди. Некоторых из них Стратоклис знал. Был здесь и находившийся в опале Лезвиос, и представители других знатных семейств. Но с удивлением заметил юноша, что рядом с ними стоят и сидят небогато одетые ремесленники, рыбаки, крестьяне. Среди присутствующих он узнал даже Алкмана и Ифидамию, рабов из дома Эгеата. И никто из городской знати не собирался с презрением выставить их вон. Все слушали высокого, чуть сутуловатого человека преклонных лет. Орлиный нос, густые волосы и борода, брови обнаруживали в нём волю и решительность. Но глаза, исполненные доброты и благородства, смягчали его мужественный облик. Едва лишь Стратоклис взглянул на него, как почувствовал необъяснимое доверие к этому человеку. Доброжелательно кивнув вошедшим, тот продолжил прерванную речь:
— …Не потому ли столько страха перед злом в сердцах людских, что нет в них веры в Христа и любви к Нему? А любовь не знает страха. Потому и заповедовал нам Иисус любить друг друга. Бог есть любовь. И тот, кто ненавидит ближнего своего, тот Бога ненавидит. Но кто любит ближнего, любит и Бога.
— Святой Андрей, — подал голос раб Алкман. — Ты вот нам о любви говоришь. Да ведь как же мне любить господина моего, если он велел высечь меня чуть ли не до смерти за разбитый глиняный кувшин?
— С Эгеата станется, — проворчал старик Лезвиос, и Стратоклис почувствовал, как вздрогнула и сжала его локоть вдруг побледневшая Максимилла. — Прости ему его грех, — ответил апостол. — Тебе это непросто сделать, но всё же постарайся, прошу тебя. Если будем мы прощать другим согрешения их, Господь простит и нам наши грехи. Свидетельствую перед вами то, что сам слышал от Иисуса: “Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут. Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят. Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими”.
Стратоклис жадно слушал, не в силах отвести взгляда от спокойного лица апостола Андрея.
“Неужели так проста и очевидна истина? — думал он, возвращаясь ночью к себе. — Действительно, о языческих богах говорят римские жрецы, что они сильны, хитроумны, красивы. Но разве можно представить их любящими людей? Разве “божественного” императора можно представить милостивым миротворцем? О нет! Скорей, наоборот. В таком случае, прав христианский проповедник. Бог един, и Он живёт во мне, ибо жива во мне любовь к людям. Значит, и Он любит меня”.
С тех пор у апостола Андрея стало одним учеником больше.
