Маленькие дети Небесного Отца
«ПОВЕСТЬ О ПРАВОСЛАВНОМ ВОСПИТАНИИ».
Александра Соколова
“Смотрите, не презирайте ни одного из малых сих;
ибо говорю вам, что Ангелы их на небесах
всегда видят лице Отца Моего Небесного”.
Это слова Господа Иисуса Христа. Интересно, а почему так? Ребятишки ведь немало плохого в своей детской жизни делают. Мне возразят: но размыслить-то об этом сами дети не могут. Вот поэтому и в грех им дурные деяния не вменяются.
Хорошо, отвечу я, все так. Но и взрослые немало творят грехов по недомыслию. Апостол Павел писал о себе, имея в виду свое прошлое как гонителя Церкви: «…так поступал по неведению, в неверии». Видимо, о таких грехах («по неведению») сказано и в Евангелии: тот, кто знал, но не делал, будет бит много, а кто не знал — меньше. К детям же это явно не относится. Здесь что-то другое.
Начнем свое размышление с Ангелов. Где они находятся? В хоре, славословящем «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный», или рядом с детьми? Конечно же, рядом, как и наши Ангелы-хранители. Продолжая оставаться рядом с нами, они одновременно пребывают и в небесном мире, к которому прилажена вся их жизнь. И вот тут-то, неподалеку, кстати, от нас, Ангелы-хранители детей видят Лице Бога… Какие-то особые Ангелы. Или им что-то особое открыто… О да, да! Особое! Они видят постоянно обращенное на детей Лице Божие — вот что! Значит, получается, что Отец непрестанно смотрит на Своих маленьких детей. А почему? Да, наверное, по той же самой причине, по которой и мы не сводим с них своих глаз. Дети по-особому прекрасны. К ним тянутся глаза и руки. Взять на руки маленького! Потетешкать, подкидывая его кверху! И отпустить: беги! И слушать нежный детский голосок. У детей ведь даже тень красивая! Не замечали этого? А вы понаблюдайте.
Вот так, я думаю, обстоит дело с Ангелами детей. Они на особом положении, потому что видят: Небесный Отец взирает на детей постоянно. Маленьких ведь всегда любят сильнее, чем больших. Видно, это как на земле, так и на небе. Дети — природные граждане Небесного Отечества!
Детям о грехе говорят немного. Просто: это хорошо, а это плохо. По моему осторожному предположению (может быть, я здесь ошибаюсь), это необходимо, чтобы дети, вырастя, всегда хотели видеть Лице Отца в Церкви Сына. Он Отца не заслонил. Господь — одесную Отца.
Зачем же тогда этих маленьких с детства приводить туда, где ко Кресту в страшной муке пригвождены наши грехи? А вот зачем: дети уже сейчас очень страдают. Они подневольные. В их жизни много обиды, непонимания. Мечтаний, которые никак не исполняются. Детей бьют. Им ставят плохие оценки, и они плачут. Им не дают стишки к празднику, говоря, что дикция плохая. Дети застенчивы, робки. Вон Алинка: выскочила на середину зала и тараторит о маме. А этот тоже бы так хотел, но он какой-то забитый. А как было бы здорово — громко так прочитать. Все: ах, какой мальчик! По головке бы погладили. А так — ничего у него не получается. «Какой-то я неумелый». Ручки не слушаются, ножки в танце заплетаются. Других много любят, а этого — мало. Кто же его, «обремененного и труждающегося», утешит? — Господь. Приведите же дитя к Нему.
«Иисус, призвав дитя, поставил его посреди них и сказал: истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное». По выражению блаженного Августина, фигурка ребенка стала в Церкви символом смирения. Гм… А это о каких детях — тихих, смирных, послушных? Да, но они часто бывают шумными, плохо воспитанными, непоседливыми, своевольными и (помилуй, Господи!) развращенными с младых ногтей.
Сосед, хохоча, рассказывает нам о своем пасынке:
— Мишка с этой девчонкой постоянно в семью играет. Вот таскают они своих кукол, таскают, а потом спать ложатся. Как и положено ложатся. Ха-ха-ха!
Какое жестокое глумление над детьми! Сейчас этому мужику не до смеха: в тюрьме сидит. Я видывала, как эта девочка играет «в домик». В ней заложен невероятно сильный материнский инстинкт. Все малыши во дворе становятся ее детьми. Она разыгрывает с нимицелые представления. Чаще всего повторяется такая сценка: «мама» идет с работы, а навстречу бегут ее маленькие «дети». Она их обнимает, целует и ведет с улицы «домой». Девочка некрасива, и я все думаю: неужели у нее не будет нормальной семьи — не такой, как та, где ей показали что не нужно?
Все дети, даже самые плохие, становятся хорошими, когда играют в свои детские игры. Это их жизненное пред Богом дело — играть. Я смотрю на это и учусь. Вот девчонки опять расположились напротив моих окон со своим игрушечным «домиком»: коляски, куклы, посудка, тряпочки. Так и я буду делать. Таскать своих «кукол», укладывать их спать, кормить… Играть «в домик». Я в детстве «в домик» мало играла. Я сейчас это наверстываю.
Девчонки, когда их обидят, плачут. Вот и я, если что, поплачу. Потом вытру слезы, и опять за игру. Мне платье новое принесут. Я обрадуюсь. Начну перед зеркалом вертеться. А почему бы и нет? Платье-то вон какое красивое.
Хорошо, когда ребенок занят своим делом, то есть игрой. Хуже, если начал слоняться по комнатам, завалился на диван, уставился в телевизор. Говоришь ему: «Что ты разлегся? Пойди поиграй». Играют дети — хорошо, не играют — плохо. Вот это я и присвою себе.
Что еще мне нравится в детях? Их любовь к жизни. Вы когда-нибудь видели ребенка, ненавидящего жизнь? Я — никогда. Соседского Мишку выгнал из дома пьяный брат. Мишка голоден, кое-как одет. На лице еще слезы не высохли, а он уже заприметил на помойке ломаный велосипед. Пошла потеха! Носится по двору на нем как на самокате, и все плохое забыл. Так и я: поплакала, погоревала и опять схватилась за свое веселое жизненное дело.
Мне возразят: «Да, но Господь не просто поставил ребенка посреди Своих учеников. Он еще сказал: «Истинно говорю вам: кто не примет Царствия Божия, как дитя, тот не войдет в него». Вот ведь о чем речь — о ребенке, принимающем Царствие Небесное. Хорошо, а как дети принимают его? Да вот так:
— Расскажи мне, миленький, о Боге.
— Бог добрый. Он меня любит.
Все! Принял! Митя говорит, стоя в храме:
— Мама, а зачем люди по сто раз повторяют «Господи, помилуй»? Это для верности? Чтобы знать, что точно уж — дошло?
— Нет, не для этого. Чтобы мысли плохие в голову не лезли.
— А!
Подвиг молитвенный — это для взрослых. Детям много молиться как-то не пристало. Чтобы ребенок начал вдруг бессчетно молитву Иисусову творить, надо его волю исковеркать донельзя.
Вот смотрю-смотрю я на простую, маленькую, неэмоциональную молитву детей и думаю: а я тоже так хочу! Помолилась спроста и отошла от икон, совершенно утешенная: я сказала сейчас Богу самое нужное. Никакой неудовлетворенности, рефлексии! Не до того мне — игра ждет. Бегу на кухню: так, кастрюлька, молочко, чайничек. Самый мой намоленный покойный уголок в доме — около плиты. Сколько мне здесь хороших мыслей в голову пришло! На одной ноге порой замирала от радости: «Ну, надо же! Как, оказывается, мир-то устроен!» Здесь я научилась отдыхать от урагана своих дум. Куда мне рваться, бежать, зачем мучить себя разными вопросами? Нужны ли они? Вот самое важное в мире дело — сварить суп, накормить обедом семью. Нужнее этого ничего нет. Доварю его и подумаю, что мне дальше-то в жизни делать. А пока: отдохни, душа.
Режу картошку. Прислушиваюсь к тому, что в доме происходит. Опять ребята ссорятся! Закапали слезы на картофельные брусочки: «Ну, что мне с ними делать? Все нервы своими ссорами вымотали». А кто-то мне отвечает: «Терпи». Это чей же голос опять во мне раздался? Не знаю. Похоже, я сама с собой научилась разговаривать.
Скажут мне:
— Послушай: через два часа светопреставление.
— Ну, и что? Суп-то надо доварить. Ребята сейчас с улицы прибегут. У моих, знаешь, какой аппетит? Все подряд метут. Вот накормлю семью, вымою посуду, а там посмотрим.
Растут мои дети — расту с ними и я. Вот свекровь мне недавно сказала:
— Ты зачем опять в церковь-то пошла? Пусть старухи туда ходят. Им делать нечего, а у тебя есть семья.
Мудрые слова, между прочим. Я, наверно, в старости акафистник до дыр зачитаю. Дети вырастут, развяжут мне руки, а с ними и мои мысли. Стану другая — напишу третью книгу. Назову ее как-нибудь так: «Записки старицы». Из посланий Апостола Павла я узнала, что старицей в Церкви называется просто старуха. Да-да! Вот, пожалуйста, как об этом писал Апостол Павел в послании к Титу: «…чтобы старицы также одевались прилично святым, не были клеветницы, не приобщались пьянству, учили добру; чтобы вразумляли молодых любить мужей, любить детей, быть целомудренными, чистыми, попечительными о доме, добрыми, покорными своим мужьям, да не порицается слово Божие».
«…Любить мужей, любить детей» — да этими призывами я готова испестрить свои книги сверху донизу! Только ведь их тогда читать-то никто не будет. Вот я и ухищряюсь, хотя пишу-то на самом деле все время об одном и том же. Я готова написать об этом и третью книгу, но уже в другую эпоху своей жизни — старухой, оставившей позади свою веселую игру «в домик».
…Где-то на святой горе пролегла моя родная узенькая тропинка. Я раньше думала: узкий путь спасения — это когда все идут толпой и поэтому всем тесно. А теперь я понимаю это иначе. По тропинке, предназначенной одному-единственному человеку, сначала проходит Господь. За Ним остается святой след, и вот по нему-то и пойдет Его ученик. Шаг влево, шаг вправо, и человек начинает тонуть. Потому что мир, по словам Апостола Иоанна, лежит во зле. И только путь жизни, данный человеку Богом, свят. Здесь все ему дается ко благу: рождение, детство, молодость, труд, брак, жена, муж, дети, болезни, старость, смерть. Только уходить с этой тропинки нельзя, потому что имя ей — Царский путь. Он называется так не потому, что пролегает посередине. Царский путь может и не совпадать с золотой серединой. Тропиночка жизни петляет, о как она петляет на святой горе: то вверх идет, то вбок, то вообще поползла вниз — к подножию горы. Путь этот наречен Царским, потому что его дал человеку Царь. Сказал рабу: иди здесь. Человек смиренно пошел по своему жизненному пути, и над его головой заклубились тучи Ангелов.
Так что иди, сестрица. Выходи замуж. Радуй мужа веселым и ласковым нравом. Рожай детей. С колясочкой броди по двору. Вари на завтрак мужу и детям кашку… Это твой царский путь. Не веришь? А ты попробуй. Сама увидишь.
