Фрагмент статьи из т. 7 «Православной энциклопедии».
Великий Четверг (по церковнославянски — Святый и Великий Четверток) — четверг Страстной седмицы, посвященный воспоминанию событий, непосредственно предшествовавших взятию Христа под стражу и Его Распятию: Тайной вечере, во время к-рой Господь установил таинство Евхаристии и омыл ноги учеников, Гефсиманского моления и предательства Иуды (Мф 26. 17-56; Мк 14. 12-50; Лк 22. 1-53; Ин 13; 18. 1-11). Эти воспоминания составляют основное содержание богослужения Великого Четверга.
Великий Четверг, непосредственно примыкая к главным дням церковного года — Великой пятнице, Великой субботе и Пасхе, приближается к ним и по своей значимости.
Это в первую очередь связано с особым статусом литургии Великого Четверга, которая вдвойне посвящена Тайной вечере: и вообще, как всякая литургия, и как день ежегодного воспоминания той. Особый статус литургии в Великий Четверг проявляется в целом ряде ее особенностей:
1) традиционно она связана с вечерним богослужением (50-е правило Карфагенского Собора даже разрешает в Великий Четверг по причине совершения литургии вечером приступать к Евхаристии не натощак; впрочем, это правило отменено 29-м правилом Трульского Собора), поскольку является воспоминанием вечери
2); за литургией в этот день (и, если не возникает экстраординарных обстоятельств, только в этот день года) освящается миро (это связано с древней традицией совершения на Пасху или в Великую субботу таинства Крещения, а Великий Четверг понимается как день подготовки);
3) во многих традициях до или после литургии в Великий Четверг совершается особый чин умовения ног, напоминающий о самоуничижении Господа и о преподанном Им за Тайной вечерей уроке смирения;
4) византийская особенность Великого Четверга — совершение в этот день чина омовения престола (ныне почти вышел из практики), напоминающего о подготовке апостолами Петром и Иоанном горницы для совершения Христом пасхальной вечери (Мф 26. 19; Мк 14. 16; Лк 22. 8-13) и также приготовляющего храм к пасхальному триденствию (Великим пятнице и субботе и 1-му дню Пасхи);
5) в Великий Четверг могут совершаться особые чины покаянного характера, подготавливающие верующих к Причащению и к Пасхе, напр., в древней иерусалимской традиции (и вслед за ней в арм. обряде) служба 3-го часа в Великий Четверг имеет характер покаянной, в традиции Милана в Великий Четверг совершается таинство Покаяния, а в сравнительно поздней (вероятно, послевизант.) практике Русской Православной Церкви и Святой Горы Афон — общее Елеосвящение;
6) в связи с особым статусом литургии в Великий Четверг за ней обычно стремятся причаститься даже те, кто привыкли к редкому приобщению (это отражено, в частности, в том, что всего из 2 святоотеческих слов, помещенных в современном Большом Требнике, одно слово, о том, с каким внутренним состоянием следует причащаться, предназначено для чтения в Великий Четверг (гл. 67));
7) в визант. практике за литургией в Великий Четверг принято запасать Святые Евхаристические Дары для больных
8 ) трапеза после литургии в Великий Четверг, также отчасти будучи воспоминанием Тайной вечери, имеет особый статус — в древности существовал даже обычай (осужденный 50-м прав. Лаодик.) устраивать в Великий Четверг обильную трапезу, а в позднейших Типиконах (в т. ч. и в совр.) этот день имеет несколько более мягкий устав поста, чем остальные дни Страстной седмицы.
Подробные сведения о богослужебных особенностях Великий Четверг в IV-VII вв. сохранились только для древней (до XI в.) иерусалимской традиции. Эта традиция оказала значительное влияние на формирование порядка богослужений в Страстную седмицу как на Востоке, так и на Западе (благодаря многочисленным паломникам, посещавшим Иерусалим, в первую очередь для участия в страстных службах); тем не менее необходимо учитывать, что она была лишь одной из многих местных традиций.
Слово в Великий Четверг
Святитель Иннокентий Херсонский
«Странствия владычня и безсмертныя трапезы, на горнем месте, высокими умы, вернии, приидите насладимся».
Наконец, и у Святой Церкви трапеза и пир духовный! Долго продолжалось и говение и пост: зато и брашно и питие необыкновенные. Ибо трапезы и вечери мирские насыщают и услаждают на время; а потом нередко тяготят собою и всегда уступают место новому гладу: здесь, кто вкусит достойне, не взалчет во веки: «безсмертныя трапезы». Человеколюбив бо наш Владыка! Не потерпел зреть рабов своих гладных; знает, что дух бодр, а плоть немощна: и вот, под конец поприща постного Сам уготовляет трапезу. «Странствия владычня и безсмертныя трапезы.»
Кроме успокоения и ободрения для алчущих, вечеря сия послужит прощанием для ее Устроителя. Ибо Ему надобно оставить всех и идти в долгий путь, надобно разлучиться не на краткое время. Как не разделить последних минут с другими и присными? Как не оставить им в память о Себе чего-либо? — Тем паче как нам не поспешить на такую трапезу? «Приидите убо насладимся!» Войдем все на сию вечерю; ибо хотя сказано: «высокими умы»: но это сказано по необходимости, потому что предлагаемое на вечери высоко по самому существу своему, так что кто лежит долу, тот не может достать устами предлагаемого. А, впрочем, нет никаких особенных условий. Сказано только: «вернии». Но без веры что же и ходить туда, где без веры нельзя сделать ни шага? И трудно ли иметь веру там, где распоряжает всем Сам Владыка и Господь всяческих, и где потому действует всемогущество?
Оставив убо всякий страх и недоумение, взойдем на горнее место и, кто может, «насладимся», кто еще неспособен к тому, по крайней мере, посмотрим, что там предлагается, кто и как приемлет, и что следует из предлагаемого и принятого?
Вечеру же бывшу, возлежаше со обеманадесяте ученикома.
Так святой Матфей начинает описание трапезы Господней. Известно, по какому случаю была она: надлежало, по закону, в нынешний день.
Востав от вечери… положи ризы и прием лентион, препоясася. Потом влия воду во умывальницу, и начат умывати ноги учеником, и отирати лентием, имже бе препоясан . Все повинуются: один Петр прекословит: не умыеши ногу моею во веки!
Напрасно! Прежде взяться бы за лентион, и омыть ноги Учителю и соученикам. Тогда услышал бы паки: блажен еси, Симоне, яко плоть и кровь не яви тебе, но Отец, Иже на небесех. А теперь, хотя похвальное чувство выражается в словах твоих, но от той же плоти и крови: возвышенных, но все еще не могущих наследовать Царствия Божия. Посему и скажется не прежнее, а другое: аще не умыю тебе, не имаши части со Мною!
Теперь нет более преград. Да начнется пир, да явится веселие! И оно началось. Агнец снеден, горькое зелие вкушено, опресноки потреблены, чаша благодарения испита: Ветхий Завет исполнен. Но все это смертное, тысячу раз вкушаемое и ни разу не насыщавшее духа. Где же бессмертная трапеза? Где страннолюбив Владычне?
Не скучайте и не опасайтесь! Кто напитал пять тысяч пятью хлебами, Тот напитает и нас. Если и неприглашенных приемлет, кольми паче не отпустятся тщы приглашенные. «Вернии, приидите насладимся!»
Ядущым же им (ученикам), прием Иисус хлеб и благословив преломи, и даяше учеником, и рече: приимите и ядите: сие есть Тело Мое! И прием чашу и хвалу воздав, даде им, глаголя: пиите от нея еси: сия бо есть Кровь Моя, Новаго Завета, яже за многия изливаема во оставление грехов .
Итак, вот чем будут угощать нас: не хлебом, а телом, — не вином, а кровью! — сие есть Тело; сия есть Кровь! — И чьим Телом и Кровью? — Спасителя нашего: Тело Мое, Кровь Моя!
Кто бы мог приложить веру сему, если бы не вещал о сем Он же Сам, если бы не повторили того же, от лица Его, апостолы?
Но как же нам употребить эту снедь? Так любит нас Владыка! Видя, что все трапезы оканчиваются во нетление, и не делают нас бессмертными, Он уставляет брашно и питие нетленные. Их можно было составить только из Плоти и Крови, кои одни во всем мире не подлежали разрушению, а, напротив, имели силу оживлять, и Он не пожалел ни Своего Тела, ни Своей Крови, а предложил их на вечери, предложил не ученикам токмо Своим, а в лице их всем народам.
За нас первый принял святой Андрей, но принял с тем, чтобы передать верно каждому из нас. И кому он не передает верно? Приступай всяк; на каждой трапезе церковной, то же Тело и та же Кровь, коих причащались ныне апостолы.
Но как приступить к сей трапезе? — Как вкусить Тело? Как пить Кровь? — Это — не по природе нашей. Ведал сие все Учитель, и позаботился о нашей слабости.
Вкушаемое есть Тело, но вид у него тот же, хлеба; пиемое — Кровь, но образ и вкус его тот же, — вина. Таким образом снисходится к нашей природе, что вместо единого чуда каждый раз делается два: и хлеб и вино обращаются в Тело и Кровь и, обращенные, удерживают свой прежний вид, дабы таким образом было с нашей стороны место и вере.
Подлинно, не низкий ум надобно иметь, дабы насладиться сей трапезы. Надобно сим умом возлететь на высоту любви Спасителя к нам, полагающего за нас душу Свою. Но этот высокий ум — на сей случай — дает не ученость, а вера: аще не уверите, ниже имате разумети.
Итак будем веровать, приступая к трапезе Тела и Крови, не будем поникать умом долу, вопрошая: како может… дати Плоть Свою ясти? или, подобно еретикам, недоумевая, как под видом хлеба и вина может сокрываться Тело и Кровь?
От человек это невозможно, а от нашего Спасителя, Который есть Бог и человек, вся возможна. Напротив, недостойно Его было преподать один хлеб и одно вино: ибо это может сто раз сделать каждый из людей. Ему, яко Богу, предлежало сделать большее; и Он сод ел ал самое большее; ибо никтоже больше любви имать, да аще кто душу положит за други своя. Аминь.
